В последние годы Чечня играла значительную роль в эскалации внутридагестанского конфликта,
но не она является причиной явления, которое получило в СМИ название “ваххабизм”. Не имевшее никаких исторических корней на Северном Кавказе, течение сторонников “чистого ислама” почти сразу стали именовать этим термином, приобретшим в России исключительно негативный смысл. Собственно, не только на Кавказе сторонников различных форм исламского “протестантизма” называют ваххабитами. Сами себя они предпочитают называть просто мусульманами. Реальный ваххабизм (по имени аравийского проповедника XVIII века Мухаммада ибн Абд ал-Ваххаба ат-Тамими) является основой официальной версии ислама в Саудовской Аравии и к Северному Кавказу имеет весьма опосредованное отношение. Так называемых северокавказских “ваххабитов” правильнее было бы называть религиозными экстремистами или салафитами, сторонниками возвращения этических норм раннего ислама. Тем не менее явление существует, причем зародился этот вид исламского радикализма на Северном Кавказе именно в Дагестане и только потом проник в Чечню. Во время чеченской войны это явление в Чечне усилилось, не исчезнув, однако, и в Дагестане. Дагестанские “ваххабиты” появились в конце 80-х, когда в результате расширения свобод в СССР стало возможным изучать религию не только в рамках “официального ислама”, но и ездить в мусульманские страны Ближнего Востока, заниматься проповеднической деятельностью...

джамаатов что-то вроде договора.Договор касался прекращения репрессий против исламистов и фактического разрешения на ношение оружия и др.
Теперь, когда формальный повод для силового решения был налицо, произошло демонстративное вторжение, да и в Москве, в преддверии выборов, жесткая риторика стала более популярна, чем раньше: боевую операцию удалось начать.
В условиях, когда основной сферой экономики в республике является разворовывание федеральных траншей (Дагестан примерно на 90 процентов дотируется из федерального бюджета), политическая, экономическая, криминальная и этнически-клановая верхушки слиты. Власти смогли консолидировать общество против “иноземного вторжения”: большинство дагестанцев поддержали жесткие военные меры.
Чеченские командиры Басаев и Хаттаб, выставляя себя борцами за ислам, попытались использовать ситуацию для повышения собственных акций
в Чечне. Здесь последние события представлены как еще одна победа над Россией. Это, конечно, хорошая мина при плохой игре, однако правительство Масхадова настолько не контролирует ситуацию, что повлиять на басаевцев просто не может.
Ну а федеральные вооруженные силы сделали то, что могли: села стерли с лица земли, а боевикам не смогли воспрепятствовать уйти в Чечню.
Если подходить к происходящему строго юридически, действия федеральных войск правомочны — жители джамаатов властям не подчиняются, оружие сдавать не желают, вводят нормы шариата, не предусмотренные российской конституцией. Если же исходить из политической целесообразности, то очевидно, что со сложными, комплексными проблемами социально-экономического и этноконфессионального характера невозможно справиться только полицейскими мерами. Полицейские акции (а отнюдь не уничтожение деревень под корень) могут быть только частью широкого комплекса операций. С лидерами джамаатов необходимо было вести переговоры, определять границы самоуправления, сферы применения норм шариата, механизмы взаимодействия с местными и республиканскими властями. Нужно было способствовать экономическому развитию горных регионов, разрабатывать механизмы прямого финансирования населения этих регионов, а не направлять средства в бюджет Дагестана, где они доходят до кого угодно, только не до обнищавшей молодежи. Однако возможности эти, похоже, уже упущены. Опыт Ближнего Востока показывает, что группы религиозных экстремистов к власти, как правило, не приходят, однако в течение десятилетий могут быть мощным дестабилизирующим фактором. Когда традиционный ислам разрушен и ваххабизму, строго говоря, ничего, кроме обычного консерватизма, не противостоит, последствия могут быть особенно серьезны. Вообще говоря, прямую опасность для стабильности Северного Кавказа сейчас представляют не “ваххабиты” сами по себе, а политики, использующие их в качестве пробивной силы, и официальные власти, безграмотно борющиеся с явлением, сути которого они не понимают. Так как и то и другое — явления вполне объективные, сценарии, предполагающие урегулирование конфликта, представляются неправдоподобными. Некомпетентность, безответственность, глупость и экстремизм вошли в резонанс. Россия влезла в новую войну. Похоже, надолго.

Естественно, реисламизация региона привела и к зарождению той формы религии, которая свойственна всем мусульманским странам — радикальному политическому исламу. Адептов этой протестной идеологии, конечно же, обвиняют в том, что они получают помощь из-за рубежа.
Помощь из Саудовской Аравии и других ближневосточных стран, видимо, действительно поступает, однако рассматривать это явление как целиком привнесенное извне не следует — у него несомненно есть глубокие внутренние причины.
В Дагестане более, чем где-либо еще в России, имеются социальные условия для зарождения радикали-стски-уравнительных идеологий на основе ислама. Социальной основой для исламского радикализма, как и на Ближнем Востоке, является обедневшая молодежь. Поначалу это обновленческое течение в исламе не могло завоевать широкой популярности, находя сторонников лишь в среде полумаргинальных исламских интеллектуалов. Однако по мере обнищания населения в результате краха советской экономики популярность “ваххабиз-ма” в республике росла. В горных районах Дагестана при высокой рождаемости и критической нехватке пригодной для обработки земли перспективы для молодежи практически отсутствуют. Безработица среди молодых достигает 85 процентов. Уровень жизни чрезвычайно низок даже для России, и это на фоне коррумпированности элит и криминализованности всей экономической сферы. Это приводит к популярности лозунгов социального равноправия, обличению коррумпированных властей и критике погрязших в роскоши и лицемерии “официальных” мулл.
Примерно с середины 90-х в Дагестане начали образовываться джамааты (общины) последователей “нового ислама”, которые практически не подчинялись правительству. чем в двух — Карамахи и Чабанмахи — жители формально провозгласили независимость от светских властей. Вне зависимости от формальных деклараций джамааты чаще всего реально независимы, ибо жители этих сел (как, впрочем, и всех других) обычно вооружены, и власти не могли реально вмешиваться в их внутренние дела. Иногда происходили столкновения жителей джамаатов с жителями соседних сел. Случались и столкновения дагестанских “ваххабитов” с российскими военнослужащими. Власти довольно неуклюже пытались противодействовать радикалам запретительными мерами и полицейскими акциями, что не могло привести ни к какому результату, ибо зачастую “ваххабиты” были вооружены лучше полиции. Однако преследования “ваххабитов” и резко отрицательное отношение к ним общества привели к миграции последних в не подконтрольную ни дагестанским, ни московским властям Чечню. Там они концентрировались также в джамаатах, наиболее известный из которых, возглавляемый иорданцем Хат-табом, находится в селе Сержень-Юрт. Это военно-учебная база, находящаяся в горной части Чечни. Молодых людей из Чечни и Дагестана там обучают военному делу, преподавая также в созданном при базе институте основы ислама.

Критическая масса накапливалась давно — и в дагестанских селах со значительным процентом “ваххабитов”, и в Махачкале, и в Москве. В начале августа все векторы попыток силового решения проблемы пришли в резонанс. Из Чечни большое количество боевиков (судя по всему, все-таки этнических дагестанцев, вытесненных ранее из республики) перешли практически не охранявшуюся границу и вошли в несколько сел Ботлихского и Цума-динского районов Дагестана, в которых заблаговременно местными радикалами были сооружены укрепления. Очевидно, бессильному дагестанскому руководству удалось на сей раз то, что не получилось год назад. В сентябре прошлого года премьер Степашин приезжал в “ваххабитские” села и заключил с лидерами